Трудности возникли лишь в разгар лета, на «пике жары».

Скудные средства, полученные на строительство, позволили запустить лишь зимние механизмы. Летние же (охлаждение воздуха) пребывали в режиме ожидания. Однако новых ассигнований не было! Пришлось ждать.

Но в начале 1935 года произошло объединенное нападение двух префектур Парижа: Полиции и Сены. Мы устояли. Мы получили убедительные заключения от профессора Рено, врача больницы Святого Людовика [20], специалиста-гигиениста; от Гюстава Лиона и от одного инженера, связанного с производством вентиляционного оборудования. Нашу правоту признали практически и теоретически. Однако предупреждения содержали угрозу наказания, подлежали исполнению. Комиссару квартального отделения полиции было поручено принять репрессивные меры и закрыть приют.

Я не мог согласиться вот так, вопреки здравому смыслу, выпотрошить наш дом. Я не имел права так поступить. Это здание представляло собой веху, доказательство. Общественное мнение разделилось, вспыхнули споры. Дом Cité de Refuge, получивший всемирную известность благодаря публикациям в специальной прессе, стали посещать туристы. Мы выстояли.

Но мы потерпели поражение от предписаний нового комиссара Армии Спасения. Пришлось бросать деньги в окно (да-да, именно) и открывать «окна иллюзии» – кстати, такой термин был признан точным теми самыми людьми, которые требовали, чтобы мы совершили это настоящее преступление.

В предписаниях префектур утверждалось, что наши фасады «не соответствуют нормативам». При этом цинично не упоминалось о том, что новое оборудование трижды в день распространяет внутри здания определенный объем чистого обеспыленного воздуха комфортной температуры в каждом помещении, каким бы маленьким оно не было.

Я мог бы продолжать бесконечно. Администрация Парижа победила нас. Она отвергла самое значительное достижение прогресса: чистый воздух для жителей городов. Зато способствовала строительству дешевых домов на тридцати трех километрах пустырей на месте бывших городских укреплений. Эти здания сегодня по-настоящему знамениты, потому что в их возведении не были использованы никакие достижения прогресса и потому что за всем этим… стоит столько всего и столько денег потрачено, что прессе тогда надолго заткнули рот.

За исключением нескольких хорошо продуманных островков, этот новый пояс Парижа машинной эры окрестили «тридцать три километра позора».

Я возвращаюсь из Америки. С 1928 года достижения прогресса в этой стране высокого напряжения стали для всех реальностью, привычным делом. А быстрая реализация проектов позволила подавать чистый и правильный по составу воздух в офисы небоскребов, в метро, в тоннели под Гудзоном, в вагоны скоростной железной дороги, в самолеты, где можно курить, в маленькие коттеджи мелкой буржуазии. Повсюду! Я с любознательностью туриста прочел одну из несметного числа табличек, прикрепленных возле каждого окна самого современного небоскреба: «Просьба не открывать окна, чтобы не мешать правильному поступлению кондиционированного воздуха».

Когда соборы были белыми, правил не вывешивали. Соборы не соответствовали правилам.

Дух Франции не подвластен правилам, разве что в периоды летаргии или окостенения. Сегодня, когда под напором технических чудес возникает новый мир, хозяева Лучезарного города [21] применяют целый свод правил. И скоро Париж перестанет быть источником просвещения.

7

Однако муниципальный совет оставляет за собой право…

Генеральный директор Парижской государственной высшей школы изящных искусств решил, что для Всемирной выставки 1937 года было бы хорошо, если ее концепцию доверить нескольким признанным urbi et orbi ведущим архитекторам; каждый из них организует свой сектор и распределит, кому следует, полезные задачи. Таким образом Выставка продемонстрирует новые времена.

Однако его обошли ловким обманом.

Под предлогом того, чтобы дать возможность «молодым» показать себя, был объявлен публичный конкурс. Классический способ выбрать своих протеже под внушающей доверие «анонимностью». (Достойный восхищения прецедент – Дворец Наций в Женеве [22].)

Генеральный комиссар Всемирной выставки 1937 года придумал девиз: «Искусство и техника» и обосновал его в ясном, конструктивном и оптимистичном докладе. Но потерпел поражение.

Во время деятельной подготовки мы предложили нашу идею для выставки 1937 года: «Всемирная выставка жилища». «Дом, – думали мы, – это ключевое понятие новой машинной цивилизации, проявление нового сознания». Это был настоящий фейерверк. Генеральный директор Высшей школы изящных искусств одобрил наше предложение, попросил конкретизировать его. «Дайте нам пространство, достаточное для создания «жилой единицы»; этой «единицей» могут быть выражены все проблемы: урбанизм, индустриализация здания, поиск стандартов. А также использование новых технологий: акустики, изотермии, теплового воздействия солнечных лучей и так далее, а еще пластика, общие эстетические и этические принципы жилища и города. Одна такая «единица» вместит четыре тысячи жителей. Для выставки всё будет представлено в виде обучающего, методического материала. Это может получиться настоящим уроком по биологии архитектуры: публика увидит незавершенные последовательные этапы стройки. Ей также покажут обставленные квартиры и общее оборудование, призванное однажды изменить, облегчив его, домашнее хозяйство. Мы проведем наше мероприятие под покровительством Международного конгресса современной архитектуры, основанного в Ла Сарразе в 1928 году в знак протеста против скандала по поводу результатов конкурса на лучший проект Дворца Наций в Женеве. Материалы конгрессов будут, в частности, излагать результаты трудов, посвященных «Функциональному Городу», коллективные труды национальных групп из восемнадцати стран, представляющих единственную в мире документацию, подлинную основу всех разысканий в области улучшения городов.

Нам был предоставлен бастион Келлермана в поясе укреплений Наполеона III на юге Парижа, к востоку от прилегающего к нему университетского городка.

Всё было оговорено, согласовано, зафиксировано и принято генеральным директором Школы изящных искусств, министром торговли, префектом Сены и – после бурных дебатов – муниципальным Советом Парижа, а затем и парламентом. С марта по июль 1934 года проект был полностью разработан.

Уточненный, размещенный на предназначенной ему площадке проект предполагал обновление даже в вопросах жилья, деления на участки, улицы. Следуя четкому пониманию поэзии красоты, он полностью сохранял бастион Келлермана, уникальные сохранившиеся остатки тридцатитрехкилометрового военного пояса второй Империи, безжалостно разрушенного H.B.M. [23] Парижа: великолепный памятник архитектуры и истории.

Через полтора года, в сентябре 1935-го, господин Марцлофф, директор архитектурного управления Парижа, говорил мне в присутствии двух свидетелей – Фернана Леже, делегата «Современных скульпторов и художников», и Рене